Родная кровь

Бригада автомотрисы АГС-1А за номером 104 машиниста Виктора Ковековдова и помощника машиниста Андрея Тяжёлова считается в Дирекции по ремонту и эксплуатации путевых машин одной из лучших. Поэтому с утра пораньше следую по маршруту настоящих передовиков производства.

Смена начинается с зарёй

Андрей, подгоняя спящего на ходу молодого земляка Пашу-сварного, за которого он поручился перед начальством участка и трудоустроил, начинает свой путь на работу с Ханчина, что в черте станции Большой Луг. Пашка ёжится от утреннего холода: как всегда, проспал утренний чай. Его старшие товарищи – Андрей и Виктор – покрепче будут. Заправившись затемно добрым завтраком, они ещё и прихватывают на каждую смену сидоры с обедами. Где ещё им придётся перехватить горяченького на одном из самых грузонапряжённых железнодорожных участков? А именно его приходится обслуживать бригаде: от Ангарска до Большого Луга – это официально, а при надобности, что частенько и случается, дальше на восток.

Путь на смену вроде бы не дальний, но и не близкий – до станции Кая. Да ещё надо прослушать планёрку-инструктаж, пройти предрейсовый медосмотр, переодеться в рабочую одежду, обеспечить технический контроль подготовки машины к рейсу. Дела сотни раз пройденные, но без которых немыслимо прожить смену без происшествий и эксцессов, связанных с безопасностью человека на путях.

Пока локомотивщики, обеспечивающие проезд по главному ходу путейцев, заняты подготовкой к выезду, затеваю беседу с начальником участка ДПМ Валерием Домышевым.

– Наше подразделение, – откликается он, – считается одним из крупнейших в дирекции. Трудятся здесь 140 человек: слесари подвижного состава, наладчики железнодорожных машин, компрессорщики, локомотивщики. В общей сложности обслуживаем под три десятка единиц специализированной путейской техники, которая работает на Байкальском горно-перевальном участке. А на горе, известное дело, не побалуешь. Ответственность и чувство долга от человека требуется, – стальные нотки послышались в монологе командира. – Это я к тому, что бригада, которой вы интересуетесь, никогда за годы нашей совместной работы не подвела. Скажешь, надо вечерком задержаться или в выходной в рейс выйти ради дела, – возьмут, образно говоря, под козырёк. Взять того же Андрея Тяжёлова – трудолюбивый, исполнительный, инициативный. Да иначе и быть не может: сам прошёл многолетнюю путейскую школу на этом самом горно-перевальном участке. Что касается его благородного решения взять на попечение сирот, то тут наши ребята достойно и деликатно оценили мужественный поступок Андрея. Несмотря на давность, а совершил он его более двадцати лет назад, написали недавно коллективное письмо на имя губернатора Иркутской области, чтобы, значит, власть отметила этот настоящий мужицкий жест. Он же тогда, в начале девяностых, вроде как фронтовик, в бой шёл. Такое люди не забывают, святое дело не подлежит списанию за давностью лет.

Выстрелы в Ханчине

Когда в далёком теперь феврале 1991-го на заимке – так жители Большого Луга зовут свой пригород Ханчин – в сумерках прогремели выстрелы, на них отозвались брёхом собаки. Мало кто ныне припомнит, как к окошку железнодорожного дома, во дворе которого разыгралась человеческая драма, припали три пары испуганных детских глаз. В тот стылый вечер под бабьи придушенные всхлипы ханчинцев невольно посетил вопрос: что будет с сиротками?

Случилось непоправимое. Стрелок ведомственной железнодорожной охраны, находясь на дежурстве по охране железнодорожных составов от посягательств злоумышленников на станции Большой Луг, пришёл домой, вызвал жену на двор, разрядил в неё обойму из табельного оружия, а потом пустил себе пулю в висок.

– Что тогда за кошка между ними пробежала? – задаю вопрос родственнику погибших родителей троих детей свояку Андрею Тяжёлову.

– Известно, ревность да водка, – он тяжело вздыхает и выдаёт, словно клещами вытаскивает, эту короткую фразу.

Тогда, в начале девяностых, при тотальной нехватке продуктов первой необходимости и растерянности правительства, не знающего, что и как делать для поддержания российских семей, никому и в страшном сне присниться не могло появление среди родных ещё и «дополнительных ртов». Казалось, у внезапно осиротевших погодков Дениски, Танюшки, Настёнки был один путь – стать воспитанниками соседнего Большелугского муниципального сиротского приюта «Гнёздышко».

Приходилось мне там бывать несколько лет назад. Местные власти тянутся, чтобы обеспечить домашность и сытость здешним ребятам. Только дух сиротства, родительского греха здесь ничем не выветришь. Да, кормят их так, как не в каждой нормальной семье, по головкам гладят, живность есть в небольшом приютском хозяйстве, ремёсла стараются привить, но каждый из более чем сотни ребятишек, обитающих здесь, мечтает о настоящем домашнем уюте, мечтает найти своих родителей.

Всё это понимал и знал Андрей. Да и как его, железнодорожника до мозга костей, рабочая совесть могла не мучать, если бы он допустил перевод малолетних племянников в «Гнёздышко»? Денис, Таня, Настя росли вместе с его родными ребятами Инной и Валеркой. По одной улице бегали, за одним столом щи хлебали. А тут взять и порешить всё одним махом – как после этого людям в глаза смотреть?

Тогда, на поминках по грешным родителям, которых похоронили по разным углам поселкового кладбища, Андрей и решился:

– Ребят никому не отдадим, сами вырастим.

С околотком не пропадёшь

Ребят Андрей действительно довёл до совершеннолетия. Хотя чего это ему стоило, знает он один. И сегодня помнит до мельчайших подробностей, как его вызвали в соседний райцентр в социальную службу и настоятельно посоветовали оформлять отцовство.

– Вы что, не понимаете, что у сирот есть жильё, – назидательно настаивала чиновница, курирующая вопрос. – Ни о каком попечительстве речь идти не может. Станете родителем – квартира станет ваша.

Тогда Андрея пронзило: ну стану я отцом по указке, а как ребят без угла оставить, пусть и по закону? И отказался от предложения.

– Через несколько лет железная дорога построила нам, путейцам Рассохинского околотка, дом в Ханчине на двух хозяев, – вспоминает он. – Десять приусадебных соток у меня при нём появилось, надворные постройки, живи не хочу. Рядом, на остановочном пункте Рассоха, есть железнодорожный магазин, туда же вагон-лавка заглядывает. Закажешь что, хоть мешок или два муки, сахара, каких-либо промтоваров – незамедлительно привезут. У тёщи, которая рядом жила, тогда дом был полон живности. В общем, не пропадали, жили как все.

Что тут скажешь? Наверное, не без извечной мужицкой бодрости вспоминает прошлое Андрей. С околотком ему пришлось расстаться. Замучила обычная для путейцев хворь – грыжа позвоночника. Из-за неё и машинистом не стал: знал, что медкомиссия не пропустит.

Трудно быть отцом. Эту долю Андрей в полной мере испытал, когда схоронил двух своих названных детей, погибших в автокатастрофе. Вроде бы и на ноги к тому времени поставил их, а всё корит себя: не уберёг. Это рок, говорят ему земляки с Ханчина, родительский смертный грех преследует детей до третьего поколения.

Но рабочая совесть не оставляет Андрея, мучает, ворошит память, спать по ночам не даёт. Требует дать ответ, в чём же он не доглядел, когда растил их, но нет ответа для него на этот вопрос и, наверное, никогда не будет.

Автор: Александр Филиппов